Тактика чекизма или Кому выгодно стравливать народы России?

70 лет назад, в годы Великой Отечественной войны, в Уфе находился центр 3-го Интернационала, все основные его учреждения. Здесь происходили важнейшие события в истории этой международной организации.
Скажете – все это история? Да, но история учит многому. Например, тому, чтобы второй раз не наступать на старые грабли.

Предлагаю ретроспекцию — взгляд на события семидесятилетней давности. Это непарадная статья о Коминтерне. Материалы, на которые опираюсь, мало кому известны — переводы с французского и итальянского, воспоминания руководителя внешнего наблюдения некоего Коновалова и… в том же духе.

У кровавой межи



Эвакуация Коминтерна из Москвы в Уфу началась 22 октября 1941 года. Несколько секретарей организации отправились в Куйбышев, где к этому времени уже находилось советское правительство, остальные же ее сотрудники выехали в Уфу специальным поездом. Авангард немецких войск находился в эти дни в нескольких километрах от единственной железнодорожной линии на Южный Урал. Поезд Коминтерна проехал опасную зону ночью с потушенными огнями.

Наверно, в Ноевом ковчеге было свободней, – состав вез международных политических кочевников и напоминал цыганский табор и китайский базар одновременно: пакеты и чемоданы повсюду, люди, сидящие в проходе между сиденьями, кричащие дети, но – кричащие на французском, итальянском, испанском, английском и венгерском языках.

Хотя в первые дни в Уфе соблюдался режим строгой секретности, скоро весь город стал шептаться, что в гостинице «Башкирия» и домах по улицам Ленина, Пушкина и Советской поселились вожди мирового интернационала и международные разведчики. В пединституте неожиданно появилась студентка Марина Готвальд, которая тут же рассказала, что она дочь лидера компартии Чехословакии Клемента Готвальда.

Знаменитую испанскую коммунистку Долорес Ибаррури горожане знали по кинохроникам и по фотографиям в газетах. Сохранившиеся данные наружного наблюдения позволяют представить такую картину: уфимцы восторженными криками приветствуют Ибаррури с противоположной стороны улицы, гордая испанка отвечает им холодно-вежливым полупоклоном.

С октября 1941-го по май 1943 года Исполком 3-го Интернационала занимал здание Дома пионеров на углу улиц Ленина и Революционной (позднее здесь разместился Уфимский авиационный техникум имени Пальмиро Тольятти). Здесь работали Георгий Димитров, Пальмиро Тольятти, Вильгельм Пик, Долорес Ибаррури, Клемент Готвальд, Морис Торез, Вальтер Ульбрихт и другие руководители зарубежных компартий. В здании Дома связи размещалась радиостанция Коминтерна, откуда велись антифашистские передачи на европейских и восточных языках и сеансы радиосвязи с иностранными компартиями, находившимися в подполье, а также тайной агентурой 3-го Интернационала. Некоторые свои статьи руководители и сотрудники Коминтерна публиковали в журнале «Коммунистический Интернационал», который печатался в уфимской типографии «Октябрьский натиск».

В районе села Кушнаренково располагалась секретная школа Коминтерна, где готовили разведчиков и радистов всех национальностей для заброски в страны Европы, Азии и Америки. Эту школу часто посещали Г. Димитров, Д. Ибаррури и В. Пик, они читали там лекции и проводили собеседования с курсантами. В Башкирию в годы войны были эвакуированы несколько детских домов для сирот, детей расстрелянных испанских коммунистов, поддержку и покровительство которым оказывал 3-й Интернационал.

...В воспоминаниях французов и итальянцев о работе в Уфе больше всего сетований на отсутствие комфорта и привычной пищи. Они вспоминают, что по приезде в Уфу нескольких человек поселили сразу в один длинный гостиничный номер. Большое окно в глубине его выходило во двор, куда каждый день приходили военные, чтобы выпить водки; пили они ее, что особенно удивляло иностранцев, прямо из горлышка, а затем начинали похлопывать друг друга по плечам и обниматься.

В огромном гостиничном номере не было ни кроватей, ни матрацев. Спать пришлось прямо на полу. Между двумя французскими публицистами дремал Кастро, испанский революционный стратег, а в его ногах – секретарь объединенной социалистической молодежи Каталонии, маленький невзрачный человек, спавший почему-то на красном знамени своей федерации. Сразу же после вселения в этот номер его постояльцами было написано обращение к Пальмиро Тольятти с просьбой прислать кровати. Через две недели они прибыли, но без матрацев.

Тольятти отличался презрением к комфорту и переносил это на других: он имел привычку заниматься своими товарищами в последнюю очередь, в отличие от немцев и чехов, которые, по воспоминаниям, сначала заботились о себе. Великий итальянский лидер, имевший как руководитель Коминтерна в Уфе все полномочия, выдвинул теорию, касающуюся непосредственно итальянцев. Он говорил: прежде чем пользоваться привилегиями, надо сначала разгромить Муссолини. Это касалось, с его точки зрения, и места в гостинице, и спецпайка, и всех других преимуществ, которые местные власти были готовы предоставить. «Сначала – победа над Муссолини, потом матрацы!»

Неизвестные детали

В Уфе Интернационал представлял собой прежде всего гигантскую машину антифашистской пропаганды. Георгий Димитров и Дмитрий Мануильский курсировали между Москвой и Куйбышевом, в Уфе бывая наездами. Работой редакций, а по существу всей радиостанцией Коминтерна руководил Пальмиро Тольятти. «Уфа на время стала Москвой», – говорил французский журналист Депюи. Действительно, передачи из Уфы велись на восемнадцати языках из студий, находившихся на пятом этаже Дома связи. Между ними следовали информационные сообщения на русском языке, начинавшиеся словами: «Говорит Москва!».

Ежедневная работа сотрудников состояла из чтения телеграмм, газет и журналов, а также из прослушивания иностранных радиопередач. Ежедневно в 9 часов утра редакция собиралась под председательством Тольятти, затем следовало несколько часов работы над текстами будущих радиовыступлений.

Каждую пятницу в полдень в эфир выходила популярная передача «Голос домохозяйки». Сценарий с воодушевлением писала Елена Роботти, а читала София Марабини. На Радио-Милано-Либерта была рубрика, посвященная фронтовикам, которую вел Онофрио. Чаще всего факты выдумывали (откуда ж их взять?), но всегда следовали при этом политической логике, по которой происходят события. Слушая эти сообщения, было трудно определить, где правда, а где выдумка.

Популярной была рубрика Джулио Жаретти «Это неправда», представлявшая собой сжатые опровержения сообщений фашистской пропаганды. Самым большим фантазером среди ее авторов был Андреа Марабини. Он был серьезен, если говорил о сельском хозяйстве: о выращивании пшеницы, об уходе за виноградниками или о прививках на скотном дворе, – в этом сказывалась его крестьянская психология.

Марабини постоянно выдумывал сюжеты о каких-то партизанских акциях в долине реки По, и в редакции его не раз спрашивали, на каком же из уфимских перекрестков он мог о них услышать. Однако время от времени в редакции с удивлением узнавали, что партизанские акции, почти такие же, какие выдумал Марабини, действительно происходили, поэтому в конце концов у литературных сотрудников сложилось представление, что вся эта ложь не так уж и далека от истины, главное – помогает бороться с противником!

Закончив передовицу, Тольятти обычно оставлял кабинет и приходил поболтать в комнату редакции. Он погружался в старый диван со сломанными пружинами, чтобы выкурить трубку, в эти моменты становился разговорчивей и, покуривая, отпускал шпильки. К примеру: «Читал сегодня твою статью, знаешь – не очень, будто покрыта ржавчиной». Или же брался за паникеров, которые опасались самого худшего: «На днях видели немецкие танки на Белой… надо бы пойти их остановить».

Было интересно слушать Тольятти, когда он пускался в рассуждения на исторические темы. К примеру, он рассказал историю о знаменитых обжорах Франции, в чревоугодии увидев истоки кризиса французской национальной идеи. «Они потребляют слишком много деликатесов и прекрасных вин для того, чтобы иметь смелость рисковать своей шкурой. Если бы французы ели хуже, они остановили бы немцев, как это было в 1914 году под Верденом. Слишком много едят французы, чтобы быть годными к сражению!»

Так он развлекался, но, развлекаясь, открывал страшную правду о тех, кто не захотел «сражаться под Данцигом», не попытался «спасти Прагу», а о французских политических идеях говорил как о призывах к трусости – легкой жизни без забот, где есть любовь, выпивка, вкусная еда и отрыжка. Как результат – немцы в Париже. Слова Тольятти давали пишу для размышлений, особенно в свете последних советских побед, таких как разгром немцев под Сталинградом. «Советские люди не принимали ванну каждое утро, как француз Вейганд, – говорил Тольятти, – они голодали, но сражались как львы и остановили захватчика!»

Уроки политграмоты

Французским вещанием руководил Морис Торез, среди его сотрудников были знаменитые на весь мир писатели и философы Артур Раметт, Жан-Ришар Блок и Жермен Фортэн. Некоторые из журналистов, такие как Артур Раметт, писали статьи и читали их по микрофону, другие же их только писали, а читали их на различных языках профессиональные дикторы – яркая блондинка француженка Эмилио Флорина или рыжая полька Ольга Ользанская с пронзительным голосом ребенка, растущего слишком быстро. Для подготовки религиозных передач на радио использовались записи Радио Ватикана, достать Библию в Уфе было невозможно.

Сотрудники редакций вспоминают, что все отношения пронизывала идея дружбы. Встречались в аппаратной – сюда приходили греться. В зимние месяцы здание Дома связи отапливалось довольно плохо, в студиях всегда было прохладно. Чтобы аппаратура работала нормально, работникам радиостанции разрешили использовать электроподогрев (это притом, что целые районы Уфы в 1941 году от электричества были отключены). Посреди аппаратной стоял «козел» – большая асбестовая труба с обмоткой. Ведущие передач приходили сюда задолго до начала. Сидя на паркетном полу около печки, беседовали и готовили материалы, пекли картошку. У теплой печки собирался мировой интернационал.

В этой компании отсутствовали только сотрудники скандинавских редакций. Они появлялись в аппаратной редко и непременно в пальто с высоко поднятыми воротниками, высокомерно кивали всем головой, сразу шли в студию, а потом так же важно и чинно ее покидали. Один из русских работников аппаратной, Киселев, поинтересовался как-то у испанца Санчеса, почему они так себя ведут. Тот пожал плечами и ответил, что, видимо, такой уж у них национальный характер. «Вот посмотри на этого француза, – продолжал Санчес, показывая на журналиста Депюи, экспансивного, подвижного как ртуть, не знающего ни одного русского слова и тем не менее вступающего в любой разговор с русскими. – Это настоящий, типичный француз. Почему? Они всегда немного выпивши, я их хорошо знаю, долго там жил. Но пьют немного, не так, как вы…» Приход этого Депюи был слышен с пятого этажа, когда он только подходил к охраннику на первом и вступал с ним в бурные споры. Вниз он спускался обычно не по лестнице, а, как мальчишка, съезжая по перилам…

Клемент Готвальд, Вильгельм Пик и Долорес Ибаррури бывали на радиостанции часто, но только для того, чтобы прослушать передачи. Пальмиро Тольятти и Жан-Ришар Блок, как правило, выступали сами. Из аппаратной забавно было смотреть на выступающих – некоторые вели себя очень возбужденно. Ведущий болгарских передач, усаживаясь перед микрофоном, непременно расстегивал пиджак, рубашку и, пока говорил, все время отчаянно скреб волосатую грудь. После передачи он церемонно застегивался и уходил как ни в чем не бывало.
На радиостанции часто бывала жена полковника Людвига Свободы, будущего руководителя Чехословакии, который в то время находился на фронте. Она просматривала материалы передач на чешском языке, а затем скромно вязала носки в углу. «Что слышно о муже?» – «Ничего, абсолютно ничего, уже нет сил волноваться», – говорила она на хорошем русском языке, почти без акцента.

Другой чех, диктор Котятко, имел сильный акцент и утверждал, что именно потому, что русский и чешский языки близки, чехам говорить правильно по-русски совершенно невозможно, так как язык непременно «съезжает» на чешское произношение.
Некоторые из выступавших в студии говорили по-русски с таким сильным акцентом, что понять их было почти нельзя. Однажды перед началом передачи в аппаратную вбежал испанец Санчес и сказал: «Я открываю микрофон, потом вы хим…» – «Какой «хим»?» – «Хим!!!» Передача должна была уже давно идти в эфире, когда смысл его слов стал наконец понятен, – после объявления нужно поставить пластинку с испанским гимном!
Русские работники радиостанции как-то спросили Клемента Готвальда, есть ли какой-то эффект от передач, которые ведутся радиостанцией. «О, очень большой, – ответил он. – Подпольные сотрудники постоянно информируют нас об эффективности».

Из Германии сообщали, что наибольший успех имеет прием радиопропаганды в виде радиохулиганства. Использовался во время выступлений по радио Адольфа Гитлера. Узнав заранее о готовящемся выступлении фюрера, самый мощный передатчик настраивали на частоту, по которой немецкое радио транслировало его речь. Немецкий сотрудник радио Коминтерна надевал наушники и внимательно слушал выступление, а как только между предложениями возникала пауза, нажатием кнопки включался уфимский передатчик и в эфир уходили издевательские, оскорбительные, а иногда просто неприличные реплики и звуки. Замечания радиохулигана слышала вся Германия. Психологический эффект, по данным нашей разведки, был исключительным, а сделать немцы, как ни старались, ничего не могли.

…Сообщение в «Правде» о роспуске Интернационала всех потрясло, реакция у всех была одна. Целые дни на радиостанции все говорили теперь об одном и том же. Предполагали, что руководителей Интернационала толкнуло на самороспуск желание выбить из рук их политических противников главный аргумент – каждая из партий работает по указке Москвы. На самом деле все члены Интернационала страдали от этого аргумента, который задевал и руководителей, и рядовых сотрудников.

Но был еще один, никому не известный, но очень важный аспект проблемы. На протяжении многих месяцев американский президент Рузвельт упорно добивался от Сталина залога для создания объединенной коалиции союзников. Его главный довод заключался в том, что его народ не поймет подписания пакта о нерушимой дружбе с нацией, которая оказывает гостеприимство такому центру подрывной деятельности, каким в его глазах являлся Интернационал. Рузвельта в этом горячо поддерживал Черчилль.

За помощь союзников Сталину пришлось заплатить требуемую цену. На собрании в Куйбышеве именно американская делегация инициировала уже подготовленный политически роспуск Интернационала. Ходатайство американцев было принято после доклада Георгия Димитрова и короткой речи Дмитрия Мануильского. С этого момента грозная сила перестала существовать, американцам стало жить поспокойнее.
Мировым братством нам пришлось расплатиться за поставки из Европы и Америки по ленд-лизу…

Кому выгодно стравливать народы России?

Идеи интернационализма. Мы растрачивали их постепенно, десятилетиями. Но особенно когда затрещал Советский Союз. Поползли, как на льдине, разломы, люди бежали от краев к центру, а трещало всюду. Что мы получили по ленд-лизу в 90-х? О, великие западные ценности… И все это – за какой-то Советский Союз!

Трагическая музыка распада возникла сначала щемящим звуком беды в Карабахе и ширилась, не затихая. Прежде единое пространство было рассечено. Разделившись на страны, на этом не успокаивались, а делились дальше, ожесточаясь, – на национальности, племена и роды, землячества, аймаки и улусы. Райцентры мерились силами из-за водки, чая и табака.
В эти годы совсем забыли о человеческом братстве, разделившись по категориям «свой-чужой». Всем хотелось знать, кто виноват. Осмыслить связь между словами, слезами и выстрелами мы тогда еще не вполне умели. Строго говоря, в истории нашей страны вообще не было долгих эпох благополучия, однако всегда находились художники и философы, умеющие в любой неразберихе утверждать первенство «человекостремительного» начала. В начале 90-х куда-то они исчезли. Ослабли? Оказался всяк сам по себе посреди толпы таких же растревоженных, как и он, – куда идти? Как спасаться?

Силовые поля, направляющие нашу страну к упадку, сплетались на наших глазах. Везде из очередей гнали чужих. Жители городов объявляли себя не открытыми, как во всем мире, а закрытыми городами. В те годы идеалом стал не вольный город Гамбург, а какой-нибудь закрытый Томск-16 или Челябинск-40. Аплодисментами встречали действия властей по сооружению заборов, кордонов и шлагбаумов. Страна нашла силы и умение сопротивляться распаду, но вся Россия оказалась перегорожена заборами, остатки которых до сих пор приходится разбирать. А что делать? Без этого никак. Государство со шлагбаумами и заборами не будет сильным и самостоятельным.

Мы соскучились по интернационализму. Нам не хватает его как воздуха. Еще недавно некоторые из нас потешались над простенькой песенкой «Мой адрес – Советский Союз», считая, что каждый должен любить только свой дом, свой народ, а идея братства людей и слова про общий дом пусты и бессмысленны. «Пора покончить с проклятым советским интернационализмом» – слышались и такие голоса. В результате видим, что в волнах и бурях мы растеряли одни из главных ценностей нашего общества, без которых страна просто не может нормально существовать.

Вот и вопросы возникают о том, что нам необходимо «прежде всего», особенно в свете некоторых телевизионных выступлений-предложений. Возвращение в паспорт графы «национальность»? Или солидарность и единство народов страны? Сплоченность перед лицом неразрешенных проблем? Взаимоподдержка и способность понимать друг друга?
Братство, сострадание друг к другу?

Чего боятся больше всего потенциальные противники России? Интеграции. Того, что Россия и Восток восстановят былую дружбу. Того, что мусульмане и православные найдут общий язык. Того, что затихнут распри и народ России объединится в могучий кулак. Того, что восстановятся интернациональные традиции, которые в нашем государстве всегда были сильны.

О, Западу с такой Россией трудно будет разговаривать. Легче общаться с Россией, мучающейся процессами дезинтеграции и потому покорно-послушной. Американскому долларовому богу нужен раздор и раздрай, ему нужна всеобщая Ливия. Только тогда можно будет легко делить и распоряжаться. А страна, где люди объединены, – это совсем другая страна. И разговаривать с ней придется по-иному.
Как воздух нам нужен сегодня интернационализм, без него – никуда.
Нам нужен 4-й Интернационал, Российский!

http://zavtra.ru/content/view/okonchatelno-li-umerli-idei-tretego-internatsionala/