Мечется по палатам царским князь Башгории, успокоиться не может никак. Расстроен так, что усы его знаменитые обвисли, цвет потеряли. Его, владыку земли башгорийской, в грязь втоптали, перед всей челядью унизили. И кто?
Холуй кремлевский, которого он раньше ни во что не ставил, людей его гнобил, партию его на выборах растоптал. Тогда все с рук сходило, а теперь, получается, изменился расклад, теперь царя башгорийского решили на растерзание отдать опричнику московскому.
Теперь придется его условия выполнять, перед ним спину гнуть. Неохота башлыку башгорийскому ни к кому в услужение идти, плеткой нагайской получать, а другой дороги нет, очень уж хочется в своем кресле удержаться.
Знал ведь, знал князь, что именины первого правителя слезами ему отольются, даже сбежать хотел на игрища олимпийские, чтобы подальше быть, не слышать, как славят бабая. Да не разрешил царь всея Руси развлекаться, велел в своей вотчине сидеть, строго-настрого указал: «Только попробуй всей стране праздник испортить, не уследить за народом своим, который с чудищем кроношпановским борется – одно выступление и кирдык правлению твоему».
А интриганы кремлевские еще и подлянку устроили – прислали на день рождения ненавистного бабая гонца своего с поздравлениями, да словами теплыми. Перед всем народом опозорили – пока князь башгорийский в одиночестве ожидал холуя в доме Белом, тот со стариком мед-пиво пил, да не один час, и о чем они шептались, никому не ведомо. А когда пришел к нему в полночь, наконец, опричник московский, глаза его хитро блестели, как будто намекали: «Конец пришел тебе, самозванец!»
И что тут сделаешь? Понимает князь башгорийский, что демонстрация эта унизительная неспроста была, что намекают ему небожители, что надо подружиться с предшественником своим, коли жить охота. Но не позволяет физиология ему общаться с правителем первым, как увидит его лицо – так содержимое живота сразу на ковер выворачивает. Пробовал на голодный желудок с бабаем поговорить – такчуть своей желчью не захлебнулся. Но попробуй в Москве кому рассказать об этом, сразу должности лишат «по состоянию здоровья». А должность как раз царю башгорийскому больше жизни дорога.
Понимает башлык и то, что посланец неспроста прибыл, наверное, осмотреться хочет, а то и дела принять, все-таки родина у него тут, не вечно он у стен кремлевских отираться будет. И хотелось ему сменщика возможного своего послать подальше, да как, если тот сразу псов московских нагонит?
Челядь владыке башгорийскому в глаза заглядывает, все спросить хочет: «Что же с нами теперь будет, царь-батюшка»? А ответить им нечего, потому что башлык не ведает даже, что с ним самим станется.
Теперь придется его условия выполнять, перед ним спину гнуть. Неохота башлыку башгорийскому ни к кому в услужение идти, плеткой нагайской получать, а другой дороги нет, очень уж хочется в своем кресле удержаться.
Знал ведь, знал князь, что именины первого правителя слезами ему отольются, даже сбежать хотел на игрища олимпийские, чтобы подальше быть, не слышать, как славят бабая. Да не разрешил царь всея Руси развлекаться, велел в своей вотчине сидеть, строго-настрого указал: «Только попробуй всей стране праздник испортить, не уследить за народом своим, который с чудищем кроношпановским борется – одно выступление и кирдык правлению твоему».
А интриганы кремлевские еще и подлянку устроили – прислали на день рождения ненавистного бабая гонца своего с поздравлениями, да словами теплыми. Перед всем народом опозорили – пока князь башгорийский в одиночестве ожидал холуя в доме Белом, тот со стариком мед-пиво пил, да не один час, и о чем они шептались, никому не ведомо. А когда пришел к нему в полночь, наконец, опричник московский, глаза его хитро блестели, как будто намекали: «Конец пришел тебе, самозванец!»
И что тут сделаешь? Понимает князь башгорийский, что демонстрация эта унизительная неспроста была, что намекают ему небожители, что надо подружиться с предшественником своим, коли жить охота. Но не позволяет физиология ему общаться с правителем первым, как увидит его лицо – так содержимое живота сразу на ковер выворачивает. Пробовал на голодный желудок с бабаем поговорить – такчуть своей желчью не захлебнулся. Но попробуй в Москве кому рассказать об этом, сразу должности лишат «по состоянию здоровья». А должность как раз царю башгорийскому больше жизни дорога.
Понимает башлык и то, что посланец неспроста прибыл, наверное, осмотреться хочет, а то и дела принять, все-таки родина у него тут, не вечно он у стен кремлевских отираться будет. И хотелось ему сменщика возможного своего послать подальше, да как, если тот сразу псов московских нагонит?
Челядь владыке башгорийскому в глаза заглядывает, все спросить хочет: «Что же с нами теперь будет, царь-батюшка»? А ответить им нечего, потому что башлык не ведает даже, что с ним самим станется.
Иван Угарный
натянули хамитова по полной
ОтветитьУдалитьТвердая пять!!!!
ОтветитьУдалитьИ писателю-поэту трындец !
ОтветитьУдалитьЭтакий былинный эпос на злобу дня!!!!!! Класс! Клево читается. Требуем продолжения. в таком же стиле.
ОтветитьУдалитьчего только люди не делают, лишь бы денег дали .......
ОтветитьУдалитьТри "Х"- "Х"амитов, "Х"абиров, Ра"Х"имов!!!
ОтветитьУдалитьК чему бы это?
Один ХАМит всем, а двое ставят кресты, как заслон.
Все же Хабирова ставить рядом с бездарным Рахитом и также с самозванцем Хамом из тундры Драченино пока не стоит.
ОтветитьУдалитьХабиров настоящий башкир, в манкуртстве замечен не был.